Михаил Коновалов

→

Уходим под воду в нейтральной воде.
Мы можем по году плевать на погоду,
А если накроют - локаторы взвоют
О нашей беде:

Спасите наши души! Мы бредим от удушья.
Спасите наши души, спешите к нам!
Услышьте нас на суше - наш SOS все глуше, глуше,
И ужас режет души напополам!

И рвутся аорты, но наверх - не сметь!
Там слева по борту, там справа по борту,
Там прямо по ходу мешает проходу
Рогатая смерть!

Спасите наши души! Мы бредим от удушья.
Спасите наши души, спешите к нам!
Услышьте нас на суше - наш SOS все глуше, глуше,
И ужас режет души напополам!

Но здесь мы на воле - ведь это наш мир!
Свихнулись мы, что ли - всплывать в минном поле?!
- А ну, без истерик! Мы врежемся в берег! -
Сказал командир.

Спасите наши души! Мы бредим от удушья.
Спасите наши души, спешите к нам!
Услышьте нас на суше - наш SOS все глуше, глуше,
И ужас режет души напополам!

Всплывем на рассвете - приказ есть приказ.
Погибнуть в отсвете - уж лучше при свете!
Наш путь не отмечен. Нам нечем... Нам нечем!..
Но помните нас!

Спасите наши души! Мы бредим от удушья.
Спасите наши души, спешите к нам!
Услышьте нас на суше - наш SOS все глуше, глуше,
И ужас режет души напополам!

Вот вышли наверх мы, но выхода нет!
Ход полный на верфи, натянуты нервы.
Конец всем печалям, концам и началам -
Мы рвемся к причалам заместо торпед!

Спасите наши души! Мы бредим от удушья.
Спасите наши души, спешите к нам!
Услышьте нас на суше - наш SOS все глуше, глуше,
И ужас режет души напополам!

Спасите наши души!
Спасите наши души!..

СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ

Ну что с того, что я там был…

Ну что с того, что я там был
Ну что с того, что я там был.
Я был давно, я все забыл.
Не помню дней, не помню дат.
И тех форсированных рек.
Я неопознанный солдат.
Я рядовой, я имярек.
Я меткой пули недолет.
Я лед кровавый в январе.
Я крепко впаян в этот лед.
Я в нем как мушка в янтаре.
Ну что с того, что я там был.
Я все забыл. Я все избыл.
Не помню дат, не помню дней, названий вспомнить не могу.
Я топот загнанных коней.
Я хриплый окрик на бегу.
Я миг непрожитого дня, я бой на дальнем рубеже.
Я пламя вечного огня, и пламя гильзы в блиндаже.
Ну что с того, что я там был.
В том грозном быть или не быть.
Я это все почти забыл, я это все хочу забыть.
Я не участвую в войне, война участвует во мне.
И пламя вечного огня горит на скулах у меня.
Уже меня не исключить из этих лет, из той войны.
Уже меня не излечить от тех снегов, от той зимы.
И с той зимой, и с той землей, уже меня не разлучить.
До тех снегов, где вам уже моих следов не различить.

***

…Бой пpошёл. Беру листок измятый
Для письма – из книжки записной –
И пахнуло уссурийской мятой,
Нашей милой зелeнью лесной.

Отчий край! Таёжнoе соседство –
Выходящий к водопою лось…
Босоногой, буйной волей детство
По твоим дорогам пронеслось!

Вот вернись-ка тропками ночными,
Беспoкойным думам волю дай.
Mолча стaнь над кручами речными,
Всё, что сердцу любо, – загадай!

Песню хочешь – пoглядишь направо:
Там, где кедры стражами встают, –
Буйные, невянущие травы
Под ветрами песню запоют.

Сказку хочешь – поглядишь налево:
И в бору, где спят тетерева, –
Светлая царевна-королева
Для тебя покинет терема.

Выйдет девушка, – звенят монисты, –
Весела, проворна и ловка,
Зачерпнёт воды ведёpком чистым,
Распугав в кринице облака…

Все мечты в уме пеpебиpaя,
На тяжёлом воинском пути
Я узнал, что сказочнее края,
Чем края родные, – не найти.

И когда Железный Хромец предал
Окский край мечу и разорил,
Кто в Москву ему прохода не дал
И на Русь дороги заступил?
От лесов, пустынь и побережий
Все к Тебе на Русь молиться шли:
Стража богатырских порубежий…
Цепкие сбиратели земли…
Здесь в Успенском — в сердце стен Кремлевых
Умилясь на нежный облик Твой,
Сколько глаз жестоких и суровых
Увлажнялось светлою слезой!
Простирались старцы и черницы,
Дымные сияли алтари,
Ниц лежали кроткие царицы,
Преклонялись хмурые цари…
Черной смертью и кровавой битвой
Девичья светилась пелена,
Что осьмивековою молитвой
Всей Руси в веках озарена.
И Владимирская Богоматерь
Русь вела сквозь мерзость, кровь и срам
На порогах киевских ладьям
Указуя правильный фарватер.
Но слепой народ в годину гнева
Отдал сам ключи своих святынь,
И ушла Предстательница-Дева
Из своих поруганных твердынь.
И когда кумашные помосты
Подняли перед церквами крик, —
Из-под риз и набожной коросты
Ты явила подлинный свой Лик.
Светлый Лик Премудрости-Софии,
Заскорузлый в скаредной Москве,
А в Грядущем — Лик самой России —
Вопреки наветам и молве.
Не дрожит от бронзового гуда
Древний Кремль, и не цветут цветы:
Нет в мирах слепительнее чуда
Откровенья вечной красоты!
Верный страж и ревностный блюститель
Матушки Владимирской, — тебе —
Два ключа: златой в Ее обитель,
Ржавый — к нашей горестной судьбе.

Не на троне — на Ее руке,
Левой ручкой обнимая шею, —
Взор во взор, щекой припав к щеке,
Неотступно требует… Немею —
Нет ни сил, ни слов на языке…
Собранный в зверином напряженьи
Львенок-Сфинкс к плечу ее прирос,
К Ней прильнул и замер без движенья
Весь — порыв и воля, и вопрос.
А Она в тревоге и в печали
Через зыбь грядущего глядит
В мировые рдеющие дали,
Где престол пожарами повит.
И такое скорбное волненье
В чистых девичьих чертах, что Лик
В пламени молитвы каждый миг
Как живой меняет выраженье.
Кто разверз озера этих глаз?
Не святой Лука-иконописец,
Как поведал древний летописец,
Не печерский темный богомаз:
В раскаленных горнах Византии,
В злые дни гонения икон
Лик Ее из огненной стихии
Был в земные краски воплощен.
Но из всех высоких откровений,
Явленных искусством, — он один
Уцелел в костре самосожжений
Посреди обломков и руин.
От мозаик, золота, надгробий,
От всего, чем тот кичился век, —
Ты ушла по водам синих рек
В Киев княжеских междуусобий.
И с тех пор в часы народных бед
Образ твой над Русью вознесенный
В тьме веков указывал нам след
И в темнице — выход потаенный.
Ты напутствовала пред концом
Воинов в сверканьи литургии…
Страшная история России
Вся прошла перед Твоим Лицом.
Не погром ли ведая Батыев —
Степь в огне и разоренье сел —
Ты, покинув обреченный Киев,
Унесла великокняжий стол.
И ушла с Андреем в Боголюбов
В прель и глушь Владимирских лесов
В тесный мир сухих сосновых срубов,
Под намет шатровых куполов.

Максимилиан Волошин

Владимирская богоматерь

Над Рейхстагом, над Берлином, над
всей Германией и всей землёй
Флаг Победы поднял наш солдат,
алый флаг страны своей родной!

Не было победной тишины,
орудийный гул ещё не смолк.
В предпоследний этот день войны
вёл последний бой гвардейский полк.

Над Рейхстагом, над Германией, над
всей землёй алел Победы флаг...
Первым встав в атаку, лейтенант
сделал свой последний в жизни шаг.

Лейтенант гвардейского полка
видел – опрокинулись над ним
белые рассвета облака
и, как сумрак ночи, чёрный дым.

Над Рейхстагом и над всей землёй
алый флаг Победы полыхал...
Отгремел и смолк последний бой.
Лейтенант на бруствере лежал.

Голубела в небе тишина,
солнце разгоралось в тишине...
Для живых окончилась война,
мёртвые остались на войне.

В это время железа, летящего с черного неба,
В это время покинутых, страшных, сгоревших домов,
Недоеденного в блиндаже зачерствелого хлеба,
Перемолотых под опустевшим посёлком штормов,

Буду я говорить о любви, потому что лишь это
Драгоценно и важно, когда распадается всё,
Когда мазано время кровавым, калиновым цветом
И убитого брата боец на закорках несёт.

Не восходят хлеба на пропаханном танками поле,
Не отстроят поселок, что мины сравняли с землей.
Автомат на руках оставляет надолго мозоли,
Чёрный коптер кружит, да не мой, да пока что не мой.

Но любовь, как закат, растекается над горизонтом.
И сильней она залпов огня, и сильнее войны.
Это то, о чем в храме разбитом у линии фронта
Темноглазый Христос говорит с уцелевшей стены.

***